Неточные совпадения
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал
на людей острый холодок; в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть в узкое горло улицы, а сзади
на них все еще
давила неисчерпаемая
масса, в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою реальность, и можно было думать, что это она дышит холодным ветром.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность,
на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и
давили его своею
массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые проходили перед его глазами, чего они достигали?
Медленно и осторожно повернувшись
на одном месте, пароход боком причалил к пристани. Тотчас же
масса людей, в грубой овечьей подражательности, ринулась с парохода по сходне
на берег,
давя, толкая и тиская друг друга. Глубокое отвращение почувствовала Елена, ко всем этим красным мужским затылкам, к растерянным, злым, пудренным впопыхах женским лицам, потным рукам, изогнутым угрожающе локтям. Казалось ей, что в каждом из этих озверевших без нужды людях сидело то же самое животное, которое вчера раздавило ее.
Между далью и правым горизонтом мигнула молния, и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой. Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной
массой;
на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья,
давя друг друга, громоздились
на правом и
на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее, ломают, кто-то
давит ему пальцы
на ноге, но он ничего не видал, следя налитыми кровью глазами за темной и тяжелой
массой, стонавшей, извиваясь под его рукой…
Жандармы стараются оттереть толпу от огня —
масса пятится, опрокидывается
на груды вещей, ломает себе шеи, руки и ноги, падает,
давит друг друга, а сзади, между тем, напирают другие
массы, которые не видят, что творится впереди, и лезут к огню с неудержимой силой.
Один растерявшийся квартальный гонит в одну сторону, другой, неведомо зачем, оттирает в другую, городовые валяют шапки с голов зазевавшихся зрителей и прут
на толпу в третий конец; но новые
массы, как волны, валят и валят одна за другой, и все вперед, все
на огонь, и
давят и опрокидывают все встречное, несутся с ревом через груды вещей и ломают все, что ни попало.
Всё это было похоже
на вдохновение уж и потому, что продолжалось недолго. Васильев скоро устал. Лондонские, гамбургские, варшавские своею
массою давили его, как горы
давят землю; он робел перед этой
массой, терялся; вспоминал он, что у него нет дара слова, что он труслив и малодушен, что равнодушные люди едва ли захотят слушать и понимать его, студента-юриста третьего курса, человека робкого и ничтожного, что истинное апостольство заключается не в одной только проповеди, но и в делах…
И долго, несмотря
на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; толпа
давила их со всех сторон, колыхалась с ними в середине, как одна
масса, из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.